Элеваторный спуск, 19 А

Никто не уйдет обиженным...

***
Здорово, когда у тебя есть младшая сестра. Можно сочинять для нее сказки, отгонять от сестры хулиганов; играть с нею в куклы, не стесняясь, что уже взрослая. Можно строить для сестренки игрушечные города, смотреть вместе мультики, даже рассказывать ей о своих кавалерах -- шепотом, чтобы мама не услышала. Но иногда младшая сестра -- это "ужас-страх на кладбище". Вот так. Был замечательный сентябрьский день. Алька Ромашина, по прозвищу Ромышка, взлетала на свой третий этаж, поддергивая тяжеленную сумку с учебниками и на ходу отыскивая в карманах ключи. Если поторопиться, она до прихода папы могла успеть в интернет. Алька ожидала очень важного письма. Еще сквозь двери она услышала бодрую музыку -- похоже, Настя смотрела мультфильмы. Она возвращалась из школы на два часа раньше сестры.
Врываясь в прихожую и швыряя сумку под зеркало, Алька крикнула:
-- Вылезай! Мне комп нужен!
Из комнаты мягким скачком выпрыгнула коричневая кошка Филиппа Ксения и потерлась об Алькины ноги. Настена вопль оставила без ответа.
-- Пока я чай ставлю, чтоб тебя там не было! -- еще раз заорала Алька и протопала на кухню. Бодрая музыка продолжала играть: Том гонял по экрану Джерри. Или наоборот.
Под музыку Алька разожгла газ, шлепнула на конфорку тяжелый чайник. В прихожей еще раз оглядела себя в зеркале: школьный деловой костюм делал ее худой и нескладной. Алька сморщилась, взбила челку, поправила темно-каштановый хвост. Вошла в зал и решительно щелкнула "мышкой". Музыка замолчала.
-- Включи! -- перекидывая через плечо тощую длинную косу, завопила Настена. -- А то... а то я тебя стукну!
Ага, испугала! Пигалица десятилетняя... Алька стала набирать соединение. Настена злобно дулась на нее из кресла, точно привидение, кутаясь в любимое красно-белое одеяло. И, наконец, изрекла:
-- Ты-меня-совсем-не-любишь-никто-меня-не-любит-топиться пойду.
-- Ага, иди-иди.
Ромышка на всякий случай все же спрятала пробку от ванны -- с Настены станется устроить наводнение. Вспомнила о выкипающем чайнике. Ринулась на кухню его снимать, поплевала на обожженные пальцы и кинула взгляд в прихожую. Настена шла топиться со своими дорогими вещами. Левой рукой она тащила за лапу синего медвежонка, правой -- розовый домик для Барби со всем содержимым, под мышкой зажимала шипящую Филиппу Ксению. А в клетчатое одеяло, точно арабская женщина, закуталась с головой. Из-под одеяла виднелись ножки в полосатых колготках.
От смеха Алька уронила табуретку. Сестренка фыркнула, хлопнула дверью ванной и включила воду.

Никакого письма в инете не было. Опять. И снова. Ромышка жутко огорчилась. И решила хотя бы помириться с сестрой.
За дверью ванной мирно журчала вода. Алька поскреблась в дверь. Настя не ответила. Только обиженно замяукала Филиппа Ксения.
Алька встревожилась. Поскреблась сильнее. Затем постучала костяшками пальцев. Затем стукнула в дверь кулаком. Кулаку стало больно.
-- Настя! Выходи!
-- Не выйду.
Разговаривает -- значит, не утонула. Ромышка вздохнула с облегчением.
-- Ну, хоть кошку отдай!
-- Не отдам!
Алька представила себе, как можно уютно пореветь, ткнувшись носом в кошачью спину, и ужасно себе пожалела.
-- Вредина!
-- Маме скажу, что ты обзываешься.
Ромышка стянула с ноги мягкий тапочек и заколотила им в двери, ритмично приговаривая:
-- Ну-что-надо-сделать-чтобы-ты-вылезла?! А?
-- Поиграй со мной.
Алька в изнеможении опустилась на банкетку под зеркалом. Не-ет, все-таки Настена -- жуткий ребенок. Хуже не бывает.
-- Настя, у меня уроки! А во что поиграть?
-- В прятки!
Дверь ванной распахнулась. Освобожденная кошка с диким мявом ринулась на сервант.
-- И где ты собираешься прятаться? Под кроватью?
-- На улице, -- объявила Настасья. С одноклассницей Кристиной с первого этажа она играть в прятки не желала, сегодня подружки опять поссорились. Алька обреченно вздохнула и принялась одеваться.

Погода стояла сентябрьская, сухая, солнечная, просто замечательная. Было тепло, но не жарко. В воздухе пахло корицей от подсыхающих листьев и пышных осенних цветов -- астр, бархатцев, золотых шаров, заполняющих газоны перед домом. Настасья немедленно полезла прятаться в высокие стебли.
-- Фиг тебе! -- на весь двор объявила Алька. -- Это я прячусь, а ты -- ищешь. Настя сменила гнев на милость и спорить не стала. Отвернулась к кирпичной стене и закрыла личико, нахально подглядывая в щелочку между пальцами. Алька все фокусы сестры прекрасно знала, и потому сперва отбежала за угол, а потом уже стала решать, куда спрятаться по-настоящему. Двор за шестнадцать лет сознательной жизни был ею истоптан вдоль и поперек, изучен до закоулка, до загогулины на старой яблоне и дырки в проволочном заборе. Дырку эту упорно заделывало домоуправление и так же упорно расковыривали жильцы -- через нее бегать в булочную было короче. И сейчас, пригнувшись, Алька пронырнула под стальной перекладиной и оказалась на улице, около соседней девятиэтажки. Обежала ее, за мусорными баками протиснулась в следующую дырку, миновала родную школу и попала в путаницу переулков, вдоль которых выстроились за палисадниками и косыми заборами деревянные дома. В некоторых еще жили, некоторые подготовили к сносу. У таких окна были заколочены, а в палисадниках валялся мусор. Алька решительно свернула в один из дворов. Она не боялась, что сестренка здесь заблудится: над жестяными и шиферными крышами торчала указующим перстом телевышка.
А вот поторопиться стоило. Алька шкуркой, а точнее, спиной под растянутым черным свитером чувствовала, что Настасья уже оттараторила свое "Раз-два-три-четыре-пять-я иду искать!" и с упорством Фредди Крюгера идет по Ромышкиному следу.

...Он висел на углу дома. Ржавый, косо приляпанный номер с патроном от лампочки под козырьком и кривоватой надписью синей масляной краской: "ул. Элеваторный Спуск, N19А".
Первым желание Альки было протереть глаза. Девушка даже забыла, что играет с сестрою в прятки и что ее вот-вот "застучат"! Сто лет назад Ромышка услышала об этой жутко таинственной улице от подруги Маргоши. Ну, не совсем сто -- года два, наверное. И с тех пор они вместе, по-отдельности и всей дворовой компанией пытались Элеваторный Спуск найти. Но улица была заколдованной: прохожие утверждали, что она где-то есть, но никто не мог подсказать, где именно. Алька подозревала даже, что улицу переименовали нарочно -- чтобы ее, Ромышку, позлить. И нате вам пожалуйста.
Алька протиснулась сквозь крапиву и лопухи поближе к стене: еще раз убедиться, что глаза не обманывают. Знак висел и исчезать не думал. Алька взбила челку и судорожно вздохнула. И решила номер пощупать, не обман ли зрения. Но, как ни старалась, не допрыгнула. Только обстрекалась крапивой: вредное растение умудрилось кусянуть сквозь джинсы.
Окна первого этажа были крест-накрест заколочены гнилыми досками, а в двери загнали двухдюймовые гвозди. Алька, прищурив глаз, оглядела мужественные шляпки -- такими только дворцовые двери околачивать. Зато рядом со стеной росла могучая рябина, алая от ягод, протянувшая мощный сук до чердачного окна. Была не была. Алька кошкой вскарабкалась по стволу и нырнула в лишенное стекол окно.
На чердаке было пыльно, пылинки вели неспешный танец в сети, сотканной из лучей. Призрачные столбы света проникали сквозь два окна по разные стороны чередака и щели в нагретой жестяной крыше. Со стропил свешивались бороды паутины и заросшие пылью пучки неизвестных трав. На полу громоздились пустые посылочные ящики, возвышался сундук, окованный ржавым железом, валялись кипы старых газет. В лицо Альке вдруг брызнул солнечный зайчик, и девушка заметила большое прямоугольное зеркало, прислоненное к стене. Зеркало было вставлено в багетовую раму. Кое-где позолота с рамы отбилась, оскалилась гипсовая сердцевина. Мутное стекло было в пятнышках и ржавых разводах. Ромышка уважительно погладила старинное зеркало рукой. Показала язык своему смутному отражению и подпрыгнула.
-- Алька!! Алька-а!! -- голосили с улицы. Похоже, в поиски Ромышки включилась дворовая команда. Особенно выделялся дискант Сенечки, конопатого воздыхателя Настасьи. Если детишки сюда доберутся -- прости-прощай тайна! Алька метнулась к окну с рябиной, запнулась за угол сундука и животом и локтями обрушилась на ящики. Фанерные стенки затрещали, столбом взвилась пыль. И в руки чихающей, слегка перепуганной Альке упал альбом, обтянутый голубым потускневшим бархатом. Рассматривать его было некогда, но очень хотелось, и Ромышка, недолго думая, затолкала альбом сзади под ремень джинсов. Постанывая от боли в колене, сползла по рябиновому стволу. Кое-как отряхнулась от клочьев пыли, паутины и прицепившихся к джинсам волчков. Пригладила волосы. И протоптавшись через ноготки и похожую на разноцветные ромашки космею, перелезла через забор.

Дома, будто крепостной стеной, загородившись учебниками, Ромышка тщательно осмотрела находку. До конца счихала с альбома пыль, и бархатная шкурка, до того серая, как у помойной кошки, вдруг оказалась цвета южного утреннего моря. Накладки на уголках альбома, натертые рукавом, сделались нежно серебряными. Сбоку Алька нащупала петельки для замочка -- как в старинных фолиантах. А верхнюю обложку украшал выпуклый, серебряный же, парусник. Каравелла. Ромышка пищала от восторга, озираясь, чтобы прикрыть альбом учебником в случае тревоги. Но мама была занята на кухне, папа оккупировал компьютер, а Настена, успев помириться с Кристей, повисла на телефоне, обсуждая с подружкой какие-то свои невероятно важные дела. Тогда Алька, собравшись с духом, приоткрыла обложку. Оттуда пахнуло пылью и солью. Ромышка замерла с приоткрытым ртом, разглядывая заставку над первой страницей: тот же парусник, летящий по вспененной воде. Девушке казалось, ей на лицо попадают брызги. А электрическая лампочка потускнела рядом с солнцем, бьющим со страницы.
Ромышка ошиблась. Это был не альбом. Старинная книга. На костяных от старости листах выстроились причудливые строчки, похожие на рукописные. Каждый абзац начинался вычурной буквицей, наложенной на изысканную миниатюру. Некоторые подробности удавалось рассмотреть только сквозь лупу. И чем дольше Алька смотрела, тем больше различала деталей. Картинки оказались самые разные: парусники, цветы, замки с зубчатыми башенками и протянутыми вдоль страниц вымпелами. Задыхаясь от восхищения, Ромышка листала страницы. Были забыты учебники, ужин и даже обожаемый интеренет, куда ее сегодня вечером по вдруг проснувшейся доброте душевной заманивал папа. Все равно очень важного, самого главного письма на мейле не было. А книга в бархатной обложке была. Альке пока страшновато было ее читать. Вот все уймутся, улягутся -- и тогда... Тогда случится необычайное.

***
Обложка захлопнулась сама по себе, выдув небольшое облачко белой пыли. Заплясал привязанный к фитилю свечки золотой огонек. Ромышка недоуменно поморгала сонными глазами: "Все, спать, спать, спать". Скрипнула форточка. Качнулся фонарь за окном, ажруная тень березовой ветки мазнула по обоям. И тут, проснувшись, на высокой ноте дурниной взвыла Филиппа Ксения. Кошка выгнула спину, распушила шерсть и выглядела теперь вдвое крупней, чем обычно. Глаза ее метали зеленые искры, а пушистый хвост нервно колотил по бокам. Нос сморщился, клыки заострились. Кошка готовилась к битве.
Ромышка прекрасно знала, что Филиппу в таком состоянии лучше не трогать: чревато. На следующее утро придется прятать под длинные рукава свитера саднящие царапины, а в раздевалке перед физкультурой объяснять девчонкам, что она, Алька, взрослая солидная барышня, животное не мучила и по малине не лазала -- откуда в городе малина... С другой стороны, позволить киске разбудить Настену и родителей -- скандала не оберешься. На веки вечные папа с мамой интернет запретят. И ночные посиделки со свечкой, и стихи; и вообще -- никакой больше в жизни радости. Только учеба и олимпиады по истории и "Человеку. Обществу. Государству". Могли бы -- давно бы так устроили, будто ни о чем другом нельзя думать и мечтать в шестнадцать лет, кроме тестов для университета. Ромышка сердито засопела. На всякий случай спрятала волшебную книгу под подушку, точь-в-точь, как Филиппа, сморщила собственный нос и зашипела сквозь зубы, глядя в огненные кошачьи глаза:
-- Тихо, убоище...
Кошка прекрасно все поняла, сощурила в ответ правый глаз, ухмыльнулась и -- прыгнула. Правда, не на Альку, на прозрачное облако, которое обнаружилось у девчонки за спиной.
-- Мама!.. -- просипели Алька и облако хором. Ромышка шлепнулась на кровать. Облако осталось висеть и дрыгаться в воздухе. Кошка вцепилась в него передними лапами, полосуя задними и воинственно молотя хвостом.
-- Спасите... Помогите... Убивают... -- заорало облако глубоким меццо-сопрано. Из него высунулась смутная рука и попыталась ухватить Филиппу Ксению за загривок Кошка увернулась. В смутном теле облака замаячили дыры.
-- Убери ее! Не трону, клянусь!
Алька фыркнула.
-- Привидений не бывает, -- поймав кошку и засовывая в шкаф, презрительно изрекла она.
-- А я не привидение. Я -- полтергейст!
Ромышка захлопнула дверцу шкафа, повернула ключ и обернулась к странной ночной гостье. Было в полтергейсте по виду росту и весу не больше, чем в Альке -- если у духов вообще бывает вес. И выглядело оно совсем как девчонка: длинноногая, тощая, с коротко остриженными черными волосами. Одета была призрачная гостья в длинную бледную кофточку на молнии, голубоватые джинсы и кроссовки. Развязанный шнурок болтался по полу, а вот подметки пол слегка не доставали. Алька не поверила собственным глазам и, присев на корточки, пядью измерила расстояние от половиц до ступней загадочной гостьи, потом и ладонь просунула. Та прошла, было коже щекотно и немножко холодно.
-- А ты мне не снишься?
Привидение надулось, сверху вниз следя за Ромышкиными манипуляциями. Отклячило нижнюю губу и, оставив вопрос без ответа, невежливо поинтересовалось:
-- Ты почто мой дневник сперла?
В шкафу, роняя плечики с одеждой, надрывно заголосила Филиппа Ксения.
Алька попыталась схватить полтергейст за рукав:
-- На кухню иди. Там поговорим.
Полтергейст поколебался и нехотя поплыл из комнаты. Алька выпустила из шкафа возмущенную кошку и выскочила, с немалым опытом закрыв дверь у той перед носом. На цыпочках прокралась мимо спальни родителей. Прислушалась: там, по-счастью, было тихо.
На кухне при свете заоконного прожектора с соседней автостоянки Ромышка водрузила чайник на газовую плиту, достала из шкафчика заварник, старую сахарницу, прикрытую блюдцем вместо невесть когда разбившейся крышки, и две чашки, разукрашенные мелкими цветочками -- свои любимые. Вежливо предложила ночной гостье, которая и не подумала исчезать, а значит, не приснилась и не привиделась:
-- Садись.
Полтергейст завис (зависла) над табуреткой, скрестив ноги по-восточному и теребя развязанный шнурок. Выглядела она теперь намного ярче и отчетливей. Еще немножко -- и можно принять за подругу, заглянувшую на огонек. Если забыть, что посиделки за полночь с подругами родители Ромышки ну никак не одобряли. Особенно, в будни. Да и свет на кухне не горел. Только газ. Хотя... жили же люди при газовом освещении. И прожектор за окном еще...
-- Тебе сколько сахару класть?
-- Девять ложек. И не размешивать, -- ухмыльнулся дух. Поворошил короткие волосы:
-- Так почто ты мой дневник...
-- А ты не путаешь?
-- Я-а? -- возмутилась Полтергейст. -- Такой бархатный, синенький, с корабликом на обложке. С замочком и с уголками. Да второго такого днем с огнем... А ты, а ты...
Она всхлипнула.
-- Ну, -- Ромышка слегка покраснела, -- На нем же не было написано, что он твой... И это вообще не дневник.
-- А что?
-- Роман. Про пиратов, -- уточнила Алька. Чайник на плите согласно запыхтел.
-- Ну и что... -- не сдавалась Полтергейст. -- В моем доме забрала... В позабытом-позаброшенном, где в полу щели и в крыше дырочки... И рябина у окна на чердак растет. Улица Элеваторный Спуск, N19А. Скажешь, не он?!
-- Ага, -- Алька дзынькнула заварочным чайником, -- и дом мой, и холодильник мой, и что в холодильнике -- тоже мое.
Полтергейст надулся:
-- У меня нет холодильника. И вообще, это нечестно -- влезать в чужие дома без разрешения и чужие книжки воровать.
-- Во-первых, я не знала, что это твой дом, -- Ромышка щелкнула регулятором газа, поскольку чайник уже закипел, -- я случайно туда залезла, от Настасьи пряталась. Мы в прятки играли. А во-вторых, не будь жадиной, дочитаю и отдам. Мне немного осталось.
-- Ну и что! Я тебя в гости не звала!
-- Я тебя тоже не звала, -- громко плеснула заварку Ромышка, -- так что квиты.
-- Фиг, -- злорадно высказалась Полтергейст. -- И... и не радуйся особенно. Там все равно конца нет. И даже середины. Так что лучше сразу отдай, ясно?
Ромышка терпеть не могла, когда ее шантажировали. Она сердито двинула вперед по столу сахарницу: точно засадный полк:
-- Давай, клади свои девять ложек. Если привидения чай пьют.
-- Пьют, -- девчонка-дух отчаянно загремела ложечкой в чашке, размешивая сахар. Альке чашку стало жаль -- еще рассыплется от таких усилий. И Полтергейст было жаль, немножечко. В заброшенном доме она ни чая, ни сахара, небось, не видит. А еще самовара и газовой плиты. Уж не говоря о компьютере. В общем, никакой человеку в жизни радости. То есть, не человеку... Алька пожала плечами: собственно, а не все ли равно? Понятно, отчего у бедной характер испортился. Ромышка вытащила из холодильника вазочку с мармеладками и банку сливового варенья, плюхнула на стол рядом с чашками:
-- Ешь давай. Верну я книжку тебе. Дочитаю -- и верну. Честно!!!
А с другой стороны, подумала, зевая, привидению рано вставать не нужно и в школу ходить. А это плюс. Вылетел ночью, попугал кого-нибудь, погремел кандалами -- и спи себе, отдыхай.
Полтергейст взгялнула на Ромышку, приклонив туманную голову к плечу:
-- А почему ты меня не боишься?
-- От растерянности, -- честно ответила Алька. -- Сначала кошка, а потом эта книжка еще. До сих пор опомниться не могу. Ну, вот и забыла, что надо бояться. Но если хочешь -- я побоюсь, немножечко.
Полтергейст великодушно махнула рукой:
-- Не обязательно.
Опять полезла ложкой в сахарницу, зачерпнула с горкой, обрушила сахар в чай и, отхлебнув, даже замычала от удовольствия. Горстью ухватила мармелад, стала запихивать в рот -- точно не ела лет сто. Или боялась, что отберут.
-- А вообще ты молодец, -- признала с запинкой, прожевав. -- Другая бы уже давно выла и на стенку от страха лезла.
Зачерпнула ложкой варенье, закатила глаза от удовольствия.
-- А ты меня вон чаем поишь. И от кошки спасла.
Ромышка покраснела. Затеребила бахрому на скатерти. За стенкой часы громко пробили пол третьего. Ночи, разумеется. Полтергейст подхватилась, сгребла из вазочки последние мармеладки, подумав, подхватила свободной рукой банку с вареньем:
-- Все, я пошла. Вот что. Смотри, не читай без меня. Завтра вместе будем, ясно?!
Алька, сморгнув, кивнула.
Полурозрачная девушка помахала на прощание локтями (потому что обе руки оказались заняты) и медленно, как сахар в кипятке, растворилась в воздухе.

***

Нормальной учебы не получилось. Ну скажите, разве можно учиться нормально, улегшись в три часа ночи, промаявшись мыслями разными, уснув в начале шестого, а в семь вскочив под злорадные вопли будильника? Правильно, никак невозможно. Первый урок Ромышка еще промучилась кое-как, пялясь в окно и думая мысли всякие. А на втором давление, как это часто бывало от переутомления и недосыпания, упало ниже плинтуса. Соседка по парте (вернее, по столу) Маруся накормила Ромышку валерьянкой и отпросила у учительницы. Историчка поворчала как следует -- и отпустила. Сгибаясь под тяжестью сумки, Алька поковыляла домой. Родители на работе, Настена в школе до двенадцати -- отлично можно выспаться. И дальше почитать. Или хотя бы картинки поразглядывать. Современные книжки все почти без картинок, разве что девица на обложке голая в кольчужном лифчике. Как стоп-сигнал для нормального читателя, который знает, что под кольчугу надевают подкольчужник, а двуручный меч за поясом не носят и в ножны не суют. Потому что в мече этом под два метра хорошо прокованной стали, и еще лунный изгиб в полуметре от крестовины -- какие ножны... Алька была не чужда исторической реконструкции и сама ходила на исторические танцы, так что хитрости подобные знала не понаслышке. И преотлично помнила, как пришлось ту самую сердобольную Марусю из кольчужных колец выпутывать. Угораздило бедную кольчугу примерять, которую один из одноклассников приволок в школу хвастаться. К нему очередь выстроилась, и Маруся тоже. Допримерялась. Волосы застряли, стричься Маруся не желала категорически, тем более, маникюрными ножницами. Так всю перемену в расплетаниях и провели... Ромышка хихикнула. Заварила свежий чай, не жалея плюхнула в чашку сахара, и настроение с давлением радостно полезли в гору. Тут же в лечебных целях на колени девушке шлепнулась Филиппа Ксения. Ромышка почесала кошку за ухом и поняла, чего ей не хватает для полного блаженства. Книги в синей бархатной обложке с серебряным корабликом наверху. И письма в мейле. Но на письмо Ромышка надеяться перестала. Так что лучше уж себе настроение не портить, в интернет не заглядывать. Не нужна она Гитаристу -- и пусть себе молчит. У Альки и поинтереснее дела найдутся.
Посопев, она скинула недовольную кошку с колен и, закрыв ее на кухне, пошла к себе в комнату -- извлекать из "бермудского" шкафа таинственную книгу. Шкаф этот достался сестренкам от бабушки: огромный, под потолок, двустворчатый, с набором глубоких полок и всяких ящичков. Как следует постаравшись, запихнуть в шкаф можно было корову, чем сестренки и пользовались, когда приходило время убирать комнату. Но тут уж шкаф проявлял свой "бермудский" характер и весьма неохотно расставался с добычей. Особенно он любил навечно прятать в себе всякие недоконченные романы. Только прицелишься написать продолжение -- а тетрадки и не видно. И не слышно. Как корова языком слизала -- та самая, которая прекрасно поместилась бы в шкафу... Тут приходилось заниматься поисками вплотную, вываливать все с полок на ковер и разбираться. Всегда отчего-то находилось не то, что клали. Сломанные игрушки, о которых все давно и напрочь успели забыть, непарные носочки, сломанные ручки. Рукописи шкаф возвращал неохотно. Зато от родителей в его недрах можно было спрятать любое, для их глаз не предназначенное. Чем сестрички и пользовались.
Зная "бермудский" характер шкафа, Алька книгу о пиратах глубоко засовывать не стала, положила в один из ящиков на груду всяких школьных мелочей. И надеялась там же найти. А вот фиг. И забрать-то ее было некому. Легла Ромышка последняя, встала одновременно с Настеной. Та в шкаф не заглядывала, носилась по комнате, причитая и запихивая в ранец разные разности, которые позабыла сунуть с вечера. Мама тоже носилась, требуя, чтобы дочки умылись, зубы почистили и немедленно шли яичницу есть. А то взяли моду в школу убегать голодными. Папа, шлепая ладонью по кухонному столу, маму поддерживал. Стол подпрыгивал. Кошка, решив как всегда, что это игра такая, резвилась, хватая скатерть за бахрому, едва не сбросив на пол "низкокалорийный и очень полезный для растущих организмов" завтрак. Филиппу Ксению такая перспектива только порадовала бы. У нее организм, несмотря на то, что весил уже шесть килограммов с половиной, тоже продолжал расти и питания требовал. В общем, мирной семейной трапезы не получилось, все выскочили на лестницу одновременнно, жутко опаздывая. Так что родители с Настеной в качестве похитителей отпадали категорически. Филиппа Ксения чрезвычайно для кошки умная, но читать все-таки не умеет. Вот телевизор смотрит, мажет лапой по экрану, когда зверей или погони с перестрелками показывают. Обожает напор и азарт. Хищница!
Ромышка разогнулась, задумчиво почесывая кудри пятерней. И вдруг услыхала мурлыканье. Не кошачье, а будто кто-то напевал любимую мелодию себе под нос. Девушка выглянула из-за приоткрытой дверцы шкафа, загораживающей комнату. На Настениной кровати, на любимом клетчатом пледе, валялась на пузе Полтергейст, забросив ноги в кроссовках чуть не до затылка и подпирая кулаками подбородок. Перед ней, помавая листами, лежала вожделенная Алькой книга, а из ушей торчали наушники Алькиного же плеера. Полтергейст "тащился".
Ромышка яростно выдернула наушники из призрачных ушей, а книжку в голубом бархате выхватила и прижала к животу.
-- Ты-ы!!!
Из наушника полилось радостное:
"... А вчера с мышами мы заключили союз,
я их совсем не ем, а только сыром делюсь.
А они мне помогут отдел молочный найти.
Эй, сметана, держись, я уже на пути!!
И ограбление гастронома идет по плану,
И все идет по плану.
И я люблю сметану.
Мя-у, мя-у, мяу!!!..."
Любимая песня, сочиненная подругой Маргошей, подняла Альке настроение. Ругаться перехотелось. Полтергейст же неохотно приняла вертикальное положение. Сквозь нее просвечивали цветочки на обоях. Только тут до Ромышки во всей прелести дошло, что призрак находится в ее комнате днем, чего быть не может, по определению.
Полтергейст словно мысли прочитала и фыркнула:
-- Я не призрак. Я -- Полтергейст. Куда хочу, туда лечу, короче. И когда. Дошло?
Алька задумалась, шлепаясь на собственную кровать.
-- А почему?
-- А ты подумай, -- призрачная девушка немыслимым способом изогнулась в воздухе, удосужившись, наконец, завязать шнурок. -- Сижу себе в пыли, паутине, скучно. Дом этот придуманный... ой... совсем достал. Мне бы хоть книжечку почитать интересную. Про пиратов. Я же сама почти такая.
Она избоченилась, гордо вскинув подбородок.
-- Прилетаю сюда -- и что?!
-- И что?
Полтергейст захлебнулась в фальшивых рыданиях:
-- Никто меня не ждет, -- она загнула полупрозрачный палец с ярким наманикюренным ногтем: зеленым в белый цветочек. Похоже, лаки у Альки и сперла. -- Это раз. Никому я не нужна, позабыта, позаброшена, -- девушка загнула второй палец. Посопела курносым носом. -- Это два. И -- три! Даже кошка твоя бессовестная дрыхнет!
Она собралась в комок и обхватила себя призрачными руками, стараясь, чтобы руки не прошли сквозь призрачные же колени.
-- Ну, я и осталась тебя дожидаться, чтобы выразить переполняющее меня возмущение. Ничего не била, не гремела, хотя мне по должности положено.
Полтергейст покрутила растрепанной головой.
-- Ножиками не швырялась... пробки электрические не выкручивала... Образец скромности, короче. Ну, книжку взяла -- так она моя, кстати, собственная! И плеер этот. Так мне что, со скуки помирать? Жадина.
Она обрушила на Альку эту длиннющую речь и, надувшись, отвернулась. Ромышка почесала в затылке. Вот интересно... Почему ее, Альку, не удивляет, что Полтергейст пьет чай с печеньками, запросто таскает банку с вареньем и мармелад, а что днем показалось -- удивляет? Потому что полтергейсту положено непонятно где греметь и предметами швыряться, никому не попадаясь на глаза? А кто их, собственно изучал по науке, этих самых полтергейстов? Алька, во всяком случае, о таких исследованиях не слышала. А природа имеет много... этих самых... гитик.
Но вот манеры у Полтергейста, прямо сказать, не очень...
-- Кроссвоки надо в прихожей снимать, -- проворчала Ромышка.
-- Ах, в прихожей?! -- Полтергейст уселась по-турецки между кроватью и потолком, -- Говорю же: жадина. И зануда.
Она сморщилась, пробуя выжать из прозрачных глаз слезы.
-- И как ты это себе представляешь?.. Влетаю я, значит, в вентиляцию -- потому что кто-то окно не позаботился открыть, -- девушка-дух сбила с плеча невидимую соринку, -- и несусь в прихожую разуваться? Чтобы меня твоя бешеная котяра на кусочки разорвала? Кстати, а чего тебя Ромышкой зовут? Вот тут, на плеере, было посвящение "Ромышке". Почему не "Кошке", к примеру?
У Альки голова закружилась от такого внезапного перехода.
-- Меня не зовут, -- буркнула она, -- я сама прихожу.
-- А серьезно? -- Полтергейст умильно заглянула ей в глаза. -- Я же спать не сумею... всю ночь буду думать, мучиться... к тебе прилечу и стану выть под окнами.
-- Тогда я кошку выпущу.
-- Ты вот так, да? -- всерьез обиделась Полтергейст. Подлетела к окну, закуталась в занавеску и стала громко всхлипывать, точь-в-точь Настена, когда ей отказывали в чем-нибудь необходимом.
-- Не скули, -- Алька хлопнула ладонью по кровати, -- садись вот и слушай.
Поскольку история предстояла долгая, она принесла из кухни все, что нужно для чайной церемонии, расставила на столе и предложила Полтергейсту угощаться. Та немедленно перестала кукситься и запихал в рот немеряное количество "подушечек" с шоколадом. Ну просто Карлсон, который живет на крыше. Только об этом сравнении Алька предпочла умолчать. Уж слишком гостья попалась обидчивая.
-- Собрались мы однажды во дворе, -- отхлебывая чай, рассказывала Ромышка. -- Скучно, делать совершенно нечего. А тут Маргоша притащила откуда-то книжку с игрой "Эра водолея". Чтобы в нее играть, надо придумать себе персонажа, качества ему всякие по кубику выкинуть, историю жизни сочинить. Потом мастер делает сюжет, по которому герои попадают в разные передряги, загадочные и опасные. Потому что работают в институте изучения паранормальных явлений. Вот. От Маргоши, когда она мастер, непременно жди неприятностей. Вот я и подумала. Подумала, что человеком быть как-то не очень хочется, даже телепатом, крутым, точно вареное яйцо. И стукнуло мне в голову, что буду мышкой. Маленькой такой, ловкой, -- чтобы схватить никто не мог. Ну, и говорящей. А то представляешь, как бы они мне все на пальцах объясняли?
Похоже, Полтергейст действительно представила, потому что откинулась на спину и захохотала, молотя в воздухе ногами, едва не сбив посуду со стола. Ромышка резво отодвинула поднос.
-- Тихо ты! А фамилия у меня Ромашина. Так и скрестили: Ромышка. Еще вопросы есть?
Вопросы были, только Полтергейст, откашливаясь от крошек, задать их была не в состоянии. Алька заботливо протянула ей чашку с чаем. Призрачная девушка благодарно закивала. Запила "подушечки". Вытерла руки о джинсы и потянулась за пиратской книжкой:
-- А вот это... чем для вашей игры не сюжет?
Ромышка сдула челку над бровями, улеглась на живот рядом с Полтергейстом и углубилась в чтение.

***
-- Открывай, Сова! Медведь пришел! -- Алька кулаком постучала в двери черного хода, надеясь, что Полтергейст с ее сверхъестественной силой двери эти отворит и впустит в загадочный дом нормально, как порядочные люди входят, а не через окно. Тем более, что гнилые доски с окон первого этажа никто не убирал. Да и, пожалуй, делать этого не стоило. Чтобы вредные посторонние в дом не лазили. Ведь и в сказаках бывает: "Зови меня Тель-Контар! Звучит по-эльфийски красиво, а по-нашему значит "Бомж"... Ромышка вспомнила Гоблинский перевод "Властелина колец" и, не удержавшись, захихикала. Нет, окна отпадают. Тем более, что бурьян под ними сырой и грязный, и лужи стоят -- от воды, накапавшей с крыши после дождика. Хотя и ползти сейчас вверх по рябине -- то еще удовольствие. Ладно, если только одежду испачкаешь. А если сверзишься, не дай Бог? В лучшем случае ногу подвернешь... синяков и шишек насажаешь. Даже такая скромная перспектива Ромышку нисколько не радовала. Она ногтем поцарапала склизкий, зеленый от лишайника рябиновый ствол. Одно дело -- читать в книжке о великих пиратских приключениях, и свосем другое -- балансировать на ветке, как матрос на рее во время шторма и бури с дождем. И даже когда они кончились. Закатив глаза, Алька очами души посозерцала такое безобразие и подумала, что оно ей совершенно не нравится. Все же героиня книжки была отважной девушкой. Даже безрассудной. Хотя и светлые моменты в ее биографии случались. Небось, плясала на балах в длинном, до полу, платье, и кавалеры руки ей целовали. Ромышка с интересом оглядела собственную кисть, полуслезший лак на обкусанных ногтях -- это она нервничала на математике, боялась, что вызовут. А у нее в тетрадке вместо примеров парусник нарисованный плавает. Днем и того глупее -- бархатный том пиратского романа вывалился из "бермудского" шкафа прямо сестренке на ногу. Настена схватилась за ступню и запрыгала, подвывая и обвиняя Альку во всяком страшном коварстве. А после, пылая любопытством, сунула нос, куда не следует. То есть, в роман этот самый. Хорошо еще, Алька успела книжку выхватить, за спину спрятать, заорать, что она вообще чужая, и убежать из дома. А теперь вот томилась у запечатанной наглухо, обитой грязным войлоком двери, не зная, как в заколоченный дом попасть. Будь неладен этот Элеваторный Спуск, N19А.
Пришлось все же сунуть книжку за ремень джинсов и ползти наверх знакомым путем -- по рябине. Ромышка не упала. Зато джинсы измазались напрочь, так что Алька, когда благополучно перелезла через подоконник, еще и вытерла о них грязные ладони. Постояла, привыкая к полумраку, и решительно пошла в глубины чердака.
С ее прошлого визита здесь ничто не изменилось. Все так же каталась по щелястому полу пыль, свисала с балок паутина, громоздились пустые посылочные ящики. Как капитан среди матросни, высился среди них окованный ржавым железом сундук, валялись кипы желтых, погрызенных мышами газет. Стреляло лучиками старое зеркало с пятнами ржавчины на амальгаме.
Ромышка еще покликала Полтергейста, но видимо, та как задрыхла по случаю дождливой погоды, так до сих пор не просыпалась, хотя солнце уже жарило вовсю. Алька хотела присесть на сундук еще почитать немного, но потом раздумала. Положила книжку на кипу газет. Поскребла кованую скобу сундука. Замка в ней не было! Девушка налегла на тяжелую крышку. Та скрипнула и подалась героическим усилиям, распахнув гнилое нутро. Алька откинула крышку и громко чихнула. Сундук вонял нафталином, плесенью и полынью. Ромышка почесала затылок. Медля, посозерцала разбросанные золотой сетью по чердаку солнечные лучи. И, поскольку все равно уже перемазалась до ушей, а кроме того, сгорала от любопытства, стала извлекать из сундука бебехи. Сверху -- покусанные молью, сырые лохмотья. Алька брезгливо отбросила их на пол. Еще раз чихнула и, вытянув из-под укрывавшей газеты, расправила на руках костяное от старости бальное платье с мережкой по пышному льняному подолу. Когда платье развернулось, из него выпали длинные, тонкие, как паутина, перчатки и кисейный шарф. Ромышка тихонько пискнула от восторга. Натянула бальный наряд поверх собственной одежды и, придерживая горстью подол, шагнула к стоящему у стены большому прямоугольному зеркалу. В мутноватой поверхности девушка отразилась смутно и была на себя ни чуточки не похожа. Алька оглядела себя так и эдак, покрутилась волчком и довольно признала, что в старом зеркале смотрится даже красивее. И куда таинственней, чем в обыкновенном.
Правой рукой она грациозно поправила волосы, левой -- приподняла подол, воображая себя графиней, танцующей вальс или менуэт. Или "Конский браннель". Очень просто он танцуется. Подпрыгиваешь повыше -- и шаркаешь, словно бьешь копытом:
-- Гоп, гоп, и-го-го...
Алька согнулась от хохота. Показала язык отражению. Отражение послушно повторило Алькины выкрутасы.
-- И не смешно, -- заявила ему Ромышка. -- Скучно одной танцевать.
Звучно скрипнули половицы. Показалось, кто-то стоит за спиной и тихо подсмеивается над кроссвоками, торчащими из-под коротковатого бального платья.
-- Кто здесь? -- голос отчего-то прозвучал тонко, испуганно. Ромышка рассердилась: -- Это ты, Полтергейст? Выходи!!
В зеркале за Ромышкиным плечом мелькнул силуэт. Но вовсе не Полтергейста -- выше и шире в плечах. Шатен с ежиком волос, в клетчатой рубашке с закасанными рукавами, перечеркнутой перевязью; в потертых джинсах и кроссовках; из-за плеча, как рукоять клейморы, торчал гитарный гриф. Потом отражение поплыло. Кроссовки перетекли в замшевые светло-коричневые ботфорты. Ковбойка преобразилась в рубаху с пышными кружевами по воротнику и манжетам. Перевязь осталась, только прибавилась квадратная позолоченная пряжка на груди и шпага с витой гардой у бедра. И волосы удлинились и завились вдоль скуластого худого лица с серыми прозрачными глазами. За спиной у юноши колыхнулись в шандалах свечи, и из приоткрытой белой двери с золотой лепниной поплыл тонкий ручеек клавесинной мелодии. Незнакомец, словно собираясь вести в танце, протянул приподнятые распахнутые пальцы Алькиному отражению.


...Ведь ты не отсюда?

Танцовщица по крышам.

Но звёздами пальцы изранены,

А губы - к окарине

И лужи теснятся у ног,

Ромашка - в висок.

Уходи, пока можешь,

Танцовщица, по крышам...

Ромышка, ойкнув, дернула рукой. Старое зеркало зазвенело, трещина, похожая на ветвистую молнию, расширяясь, побежала по тусклому стеклу.
-- Нет! -- заорала Алька, -- Не исчезай! Не смей!!
Больше всего ей хотелось садануть кулаками по зеркалу и зареветь. Она никогда в жизни не видела своего Гитариста -- но представляла его именно таким, каким сейчас разглядела в зеркале. Сразу и встрепанным парнем с гитарой и прекрасным незнакомцем из семнадцатого века. Таким он был в своих повестях и стихах. И в письмах, которые сперва сыпались на Ромышку волшебным дождем, а потом иссякли.
Девушка резко развернулась, водя по чердаку глазами, точно надеялась все же друга найти.
Никого.

-- Ты-ы... с кем это разговариваешь?..
Полтергейст, сонно зевая и прикрывая прозрачной ладонью прозрачный рот, воздвиглась над люком и поплелась по чердаку к Альке, заплетаясь ногу за ногу. Шнурок от кроссовки волочился по полу следом.
-- Какая прелесть... Дай померить!
Девушка всегда останется девушкой, будь она призрак или "шумный дух".
Алька сердито стянула с себя перчатки и бальное платье. Комом бросила на сундук. Будто взялась лепить снежную бабу и на первом шаре остановилась.
-- Бери!
-- Что-о-то-о случи-илось? -- сонно растягивая слова, Полтергейст просунула голову в узкий рукав, просочилась насквозь и вниз головой нырнула в ворот. Платье подпрыгнуло над полом, распушив подол и махая рукавами. Полтергейст громко чихнула от запаха нафталина.
-- Му-узыка-а бы-ла-а... Ты шкатулку нашла-а музы-ыкальную, да-а? Тут была-а...
-- Я ничего не слышала. И вообще, мне пора, -- сглатывая слезы, заторопилась Ромышка.
-- А читать?
Ромышка показала том -- голубую бархатную кошку, свернувшуюся на старых газетах -- неуместную и слишком нарядную для них. Представила пушистость обложки, прохладу серебряных накладок, меловой след на руках от прикосновения к гладким страницам. До хруста стиснула зубы, чтобы не зареветь.
-- Сама ч-читай...
-- С зайцем! -- выныривая из платья, заупрямилась Полтергейст.
-- С кем? -- от удивления Алька забыла о вселенской скорби. А дух, наплевав на законы тяготения, повисла вниз головой -- ясно теперь, почему острижена коротко -- чтобы волосы за мебель не цеплялись, когда она так летает.
-- Ты что, мультиков не смотришь? Медвежонок своего приятеля Ежика звал открывать страну Тилимилитрямдию. А тот без Зайца не хотел. Дружил он с Зацем, понятно?
-- Ага, -- Ромышка уселась на сундук. -- А мы дружим?
Полтергейст подпрыгнула в воздухе:
-- А разве нет? Мы же с тобой два чайника вместе выпили! Ну давай, читаем.

***
-- Это свинство, -- Полтергейст потрясла несчастной книгой так, что та зашелестела страницами, и, не будь переплет прикреплен прочно -- оторавлся бы и улетел. -- Нет, это больше чем свинство! Мерзавец! Гад! На самом интересном месте!!!
-- Перестань ругаться.
-- Я правду говорю!.. Об авторе... -- завопила Полтергейст плачущим голосом. С подозрением скосила взгляд на Альку:
-- А может, это ты того...
-- Что "того"?
-- Страницы выдрала...
-- Я-а?! -- возмутилась Ромышка. -- Я даже в учебниках странички не выдираю! Даже в дневнике с двойками! Да на, полюбуйся! -- она стремительно пролистала мелованые страницы: -- Ну, хоть где обрывок есть? Или обрезок?
-- Ты их откусила.
Ромышка покуртила у виска указательным пальцем, потом сделала вид, что им же постучала Полтергейст по лбу:
-- Кто там? Войдите... Смотри, тут нумерация. Ну, и где пропуск?
Полтергейст, надувшись, как мышь на крупу, перевернула бархатный том вверх ногами и стала проверять на отсутствие страниц.
Потом сунула пиратскую книжку Альке, горизонтально вытянулась в воздухе, в сложенных на груди руках появилась горящая свечка:
-- Все, считай, что я умерла.
Ромышка потерла кончик носа:
-- Подумаешь... Расстраиваться из-за ерунды.
Полтергейст слегка приподняла голову с похоронным выражением на лице:
-- Кому ерунда-а... И никто не пожалеет...
-- Я бы пожалела, -- Алька уселась на сундук, словно кошку, поглаживая обложку голубого бархата, -- только ты все равно уже призрак... ой, то есть, дух.
-- Так что? -- заорала Полтергейст. -- Я и умереть не могу?!
Она резко села, сунув пальцы в короткие волосы, презрительно сощурилась:
-- Ладно. Ладно, я покончу с собой. Самовоскрешением.
Несмотря на отвратительно настроение, Алька рассмеялась.
-- Ох, и зачем такие жертвы? Давай найдем автора и попросим дописать.
-- Не-ет!!
-- А почему?
-- А я не знаю, кто автор, -- посопев, сообщила девушка-дух. -- Давай лучше... лучше давай... Ты сама ее допишешь!
-- Что-о?
-- А что? -- Полтергейст усмехнулась, пожав плечами: -- Ты мне сама говорила, что ты писатель. И стихи наизусть читала.
-- Что? Когда? -- глаза Ромышки полезли на лоб. -- Никогда ничего подобного тебе не говорила.
-- А я мысли читаю.
Полтергейст стала подталкивать Ромышку к чердачному окошку:
-- Иди-иди, ступай. Нечего время терять. Вернешься, когда допишешь.

И Ромышка сама не заметила, как оказалась в родном дворе. Поскольку стоял ранний сентябрь, многие школьники еще не успели отойти от летних каникул и предпочитали торчать во дворе, на солнышке, здраво рассуждая, что уроки - не волк, в лес не бегут, и можно их позже, вечером, сделать. А особо умные собирались вообще списать на перемене у более ответственных товарищей. Во дворе было весело и шумно. Под распахнутым окном Настениной подружки Кристины -- квартира той была на первом этаже -- скакали с радостным видом подруга Альки Маргоша в белых джинсах и полосатой кофточке и Дениска по прозвищу Краб. Оба длинные, белобрысые, различались они лишь мерой упитанности. Маргоша едва дотягивала в весе до пятидесяти, а Денис гордо сообщал, что перевалил за сто десять кило. К слову, на нем были камуфляжные штаны и куртка. Прозвище свое Краб получил после той же игры "Эра водолея", на которой Алька сделалась Ромышкой. Персонажем Денис выбрал себе краба-оборотня с неистовой любовью к салу и прикрывал деятельность на благо паранормального интститута должностью продюсера известной (игрокам) рок-группы "Обороты". Игра закончилась, а амбиции -- и музыкальная группа -- остались. Краб затащил в нее дворовых приятелей-гитаристов Домовенка Кузю и Ростика. Маргоша с ее идеальным слухом немедленно перекрестила "Обороты" в "Обормоты". И было за что. Когда музыканты собирались по вечерам у Краба и при открытых окнах оглашали родной двор скрежетом струн и вокалом, пытаясь взять верхнее "ля" в "Беспечном ангеле", уши было жалко до слез. Как и господина Кипелова - он бы такого издевательства не пережил. Маргоша тут же начинала стучать по батарее. Краб обижался. Поэтому единение старых "врагов" Ромышку удивило. Правда, ненадолго. Из Крисиного окна орала во всю мощь шести колонок с сабвуфером ненавистная всему двору Глюкоза. А Маргоша с Крабом, прыгая, скандировали в ответ посвященное Кристининой попсовой прическе:
-- Взрыв! Взрыв! Нервный срыв!
Сощурив правый глаз, Алька подумала, что в чем-то друзья правы, прическа девочки явно соответствовала названию "взрыв на макаронной фабрике" или, по крайней мере, "я у мамы вместо швабры".
-- Она вас не слышит.
Друзья Альку не услышали тоже.
Алька поочередно подергала их за рукав.
-- Чего-о?
-- Не слышит она, я вам говорю.
Краб вытер потное, круглое, как блин, лицо:
-- Ну и хорошо. Счас Сенька придет.
Ромышка никак не понимала, при чем тут конопатый приятель ее сестры. Маргоша заставила подругу присесть за растущими под окнами кустами смородины и зашептала в самое ухо:
-- Сенька в подвал пошел...
-- Ну и что?
-- За мышью, -- загудел во второе ухо Крабик.
-- Зачем?
-- Зачем или за чем? -- въедливо уточнила Маргоша. -- Хотим Крисе мышь в окно подкинуть. Достала!
Алька сочувственно покивала. И поинтересовалась:
-- А вам животное не жалко? Она несчастную мышку ультразвуком оглушит. У Криси четыре хомяка жили -- и умерли.
-- Жалко, -- честно сознался Краб. -- Но себя еще жальче. Попса достала! -- и энергично взмахнул сардельковидной рукой. Тут под окном возник Сенечка, закрутил рыжей, будто огонь, головой:
-- Ребя-та-а...
Краб потянул мальчишку за шорты:
-- Ти-ихо!
-- А чего, -- отбивался тот, ныряя в смородину, -- я сам себя не слышу.
-- Где мышь?
-- Во, -- Сенька протянул Маргоше газетный кулек. Мышь сидела внутри: коричневая, упитанная. -- Кто кинет?
Маргоша перехватила кулек.
-- За хвост раскрути, -- советовал Краб. -- Чтобы дальше летела.
-- Я тебя счас самого... за хвост, -- прошипела Ромышка. Перепрыгнула кусты, подтянулась на карнизе, боком уселась на Крисин подоконник. Та ничего не видела и не слышала, под рулады Глюкозы прыгая по комнате.
-- Давай сюда, -- Ромышка схватила кулек, вытрясла мышь на кухонный столик, покрытый вышитой скатертью. Подумала немного, свинтила пробку с пузатой бутылки с колой, стоящей все на том же столе, метко запустила ее Крисе между лопатками и немедленно соскользнула под окно.
-- Ну, что? -- едва Маргоша успела спросить, как в окне раздался истошный Кристинин визг и ругательства.
-- Маргоша с Крабом хлопнули ладонями:
-- Сработало!!!
Алька поддула челку:
-- Теперь надо мышь вызволять.
-- Я за Настеной сбегаю! -- обрадовался Сеня и покраснел.
Ромышка снисходительно махнула рукой:
-- Ладно. Беги. Спасете мышь -- и во двор оба. Дело есть. Да, скажи Настене, пусть косметичку прихватит.

***
Кузя и Ростик сидели на скамеечке, как близнецы-братья: оба худющие; длинные патлы обрамляют склоненные лица (только у Кузи соломенные, у Ростика -- темно-каштановые). А что Ростик ниже Кузи на голову, в сидячем положении было незаметно. Кузя перебирал струны гитары, Ростик тоже пытался перебирать, и оба не подозревали, какую страшенную участь приготовила для них Ромышка.

...Что такое кролик? Это зубы,

Рельс перегрызающие сразу.

Только рельс увидит, чуть подсолит -- да как хряпнет!

Сколько поездов сгубил, зараза...

Кролик в небе -- это мираж.

Так подумал весь экипаж.

Штурман Костик потрогать хотел.

Боинг не долетел...
-- На, -- вручила косметичку сестре запыхавшаяся Настена. -- А зачем?
Алька взглянула на юных музыкантов прищуром девочки с бластером:
-- Вот их красить буду.
-- Что-о??
Ростик повертел пальцем у виска. Кузя загородился грифом.
-- Зачем? -- Краб сколнил голову к пухлому плечу. Сомнений, что приятели нуждаются в покраске, у него не было, а цель узнать хотелось.
-- Надо, -- веско сообщила девушка. -- Мне книгу надо писать.
-- О чем?
-- О пиратах, -- она заслонилась от дальнейших вопросов свободной рукой -- точно так же, как если бы младшая сестрица подкрадывалась к старшей с цифровой камерой наперевес. Настена за всеми во дворе с этой камерой гонялась. Подарили родители на день рождения.
Некоторые сносили охоту стоически, воспринимая ребенка, как стихийное бедствие. А некоторые, особо нервные, орали и загораживались руками и сумками.
-- Все, не получается у меня написать. Фантазия не работает. Потому вы, -- Ромышка обвела друзей широким жестом, -- будете меня вдохновлять. В общем, так. Кузя с Ростиком лезут на лестницу, там будет губернаторская тюрьма. Но сперва я их разрисую, чтобы проникнуться. Что они несчастные, изможденные пленники.
Ростик икнул. Денис тоже икнул -- только от смеха. И спросил:
-- Я тоже пленником буду?
Ромышка оценила его упитанную фигуру:
-- Нет, ты будешь директором... тьфу, начальником тюрьмы.
-- Не плюйся, -- сказала Маргоша.
-- Не хочу, чтобы меня... нас красили!! -- возмутился Ростик.
-- А придется.
Сенька заржал. Спасенная от Кристины мышь выскользнула из его руки и скрылась в кустах акации.
Белобрысый Кузя мрачным взглядом измерил лестницу -- хлипкую железную конструкцию, идущую вдоль окон школьной столовой и расположенного над ней спортивного зала. Двор как раз выходил к задам школы, и очень удобно было пролезать через дырку в сетке-рабице, пересекать одичавший сад, перескакивать железный штакетник и сразу попадать на школьное крыльцо. А если установить добрые отношения с тетями поварихами -- так и вовсе довольно было нырнуть через дыру и войти через черный ход в столовую.
Итак, Кузя бросил тоскливый взгляд на шаткую лесенку:
-- Никогда! У меня на лестницы эта... идиосинкразия.
-- Чего-о? -- вылупился Сенька.
-- Боюсь я их. Я в садике шел одеваться и сунул голову между палками перил.
-- И что? -- заинтересовалась Маргоша. -- Перила распилили или уши отрезали?
Кузя покраснел и укрылся волосами.
Ромышка надулась:
-- Не хотите делать -- не надо.
-- Мы хотим, -- проворчал Краб, -- но вы нам не даете.
Отобрал у нее косметичку:
-- Ша, парни. Убираем кудри. Девочки, резинки дайте. Будут вам вскормленные в неволе пленники.
Ростик с Кузей зажмурились и покорились судьбе. Денис уложился в несколько профессиональных мазков, после чего парни стали напоминать не то малюток-привидений из Вазастана, не то жертв биологической войны. Жертвы поочередно посозерцали себя в маленькое круглое зеркальце:
-- Ну? -- чмыхнул Ростик. -- И что нам дальше делать?
-- Лезть на верхнюю площадку и томиться, -- распорядилась Ромышка.
Кузя спросил басом:
-- А гитару можно взять?
Маргоша хихикала, зажав рот волосами. Настена спряталась за ее спиной и хихикала тоже. Сенька корчил мрачные рожи и давился от смеха.
-- Можно! -- рявкнула Алька. -- Вы, значит, томитесь. Краб внизу начальствует. А остальные -- пираты.
-- Счас за мечом схожу, -- вздернула подбородок Маргоша. Деревянный меч был ее личной гордостью, она выпилила его сама до последней завитушки на гарде. От частого употребления по клинку пошла трещина, и меч, обмотаный для прочности белой изолентой, выглядел, как раненый в битве ветеран.
-- Стоять! Никто никого бить не будет. В городе полно стражи! -- Алька схватила за руки Настену с Сенькой. -- Во, страслые и ужаслые.
Детишки переглянулись.
-- Поэтому ты, Марго, будешь давать взятку директору... -- Алька вспомнила школьного директора, упитанного и плешивого, и громко фыркнула, -- ...начальнику тюрьмы, чтобы тебя к ним пустили.
-- К кому?
-- К ним, -- Ромышка ткнула пальцем в повисших на железных перилах "пленников". Кузя наклонился пониже, чтобы расслышать, и Ростику пришлось хватать друга за штаны.

"Сметана" -- песня леди Бродяги
Клеймора -- прямой двуручный меч
"Танцовщице" -- стихи Духа Ночных Крыш
Автор "Кролика" неизвестен, завезла из пилигримки леди Бродяга, поется на мотив "Осени" Шевчука.