Почти его дом

Ника Ракитина, Михаил Бобров

"Я -- риэлтер..."


Почти его дом

-- Во, опять жмура повезли, -- рука Милы дрогнула под локтем Бориса, и Хованский невольно перевел глаза на темно-зеленую "скорую", в задние двери которой два санитара пропихивали носилки с чем-то, укрытым домашним розовым покрывалом. Рядом покуривали милиционеры. По Борису скользнули взглядами, а с Милой раскланялись. Не только потому, что красавица. А была Борина подружка без пяти минут майором милиции. Хованский все недоумевал, как можно достичь столь высокого звания в столь нестаром возрасте -- Мила Подкова не справила еще тридцатилетие. Были у него и еще вопросы. Откуда, скажем, произошла Милина фамилия? Неужто правда, прабабка, вдова кузнеца, могла лошадь на скаку подковать? Судя по Миле, могла: была без пяти майор не толстая, но крепкая; и высокая -- на каблуках становилась повыше Бориса. Хотя и парня Бог ростом не обделил -- 184 сантиметра с половиной. Шатен, глаза серые, стройный. Еще бы -- работа нервная. И весь день на ногах.
В который раз залюбовался Хованский подругой: румянцем во всю смуглую щеку, густыми темными кудрями, слегка прикрывающими выпуклый лоб, пухлыми губами -- была у Милы привычка их грызть, чтобы делались ярче. Борис давно бы предложил ей руку и сердце, если бы не довесок в образе мегеры-тещи при полном отсутствии собственной жилплощади. Извечная наша беда -- сапожник без сапог.
-- Так он что, не первый? -- отстранился Хованский от мрачных рассуждений.
Мила обдернула короткую кожаную юбку:
-- А то. Третий... Или уже четвертый? Нет, точно третий.
Они стояли на улице "8-ая Иногородняя". Судя по названию, таких в городе имелось еще семь. И Хованский в очередной раз посетовал на бедность фантазии городских властей. Состояла улица из двух одинаковых домов -- деревянных, довоенной постройки -- из почерневших бревен, с высокими окнами и мезонином, подпертым точеным столбиком. Столбик этот приходился ровно на середину арочного окна. Крыши у домов были жестяные, нуждающиеся в покраске, заборы покосились. Даже странно, что такие дома сохранились почти в центре, среди многоэтажек. Вместо второй стороны улицы была железная дорога и высокий пешеходный мост. Хованский обожал смотреть на разводку поездов и Милу с собой притащил. Похоже, зря.
-- Нас заставили дело открыть, -- ворчала Мила. -- Говорят, вон, чекисты -- славные ребята, взяток не берут. А вы что?
-- А что вы?
-- А нам и не дает никто! -- Мила топнула ногой. -- Ну, залез один бомж ночевать -- и помер. Следов никаких, все естественно. Констатировали сердечный приступ и увезли. А через день еще один заполз -- и тоже, того.
Она опять топнула, выбив каблуком облачко пыли.
-- А за ним третий. И лезут, и лезут. А нам "висяк".
Хованский знал: "висяк" -- это преступление, в котором найти и осудить никого не сумели. Что портит план по раскрываемости. Он любил детективы, даже женские.
-- А вы что?
Подкова сердито взмахнула рукой.
-- А мы тут перерыли все, эксперты чуть не через решето всю пыль просеяли. Глухо. Хотя... была одна странность.
-- Какая? -- вообразив, как к приезду милиции у покойных бомжей прирастают к шеям откушенные вампирами головы, с замиранием сердца спросил Борис.
Мила отмахнулась:
-- Да так. Ничего при них не было: ни еды, ни бутылок. Пойдем?
Они неторопливо стали подниматься на мост. Мила придержала разлетевшиеся от сентябрьского ветра волосы. Хованский подумал предложить ей куртку, но не стал. Несмотря на внешность и аристократизм фамилии, за девушками он ухаживать толком не умел и жутко стеснялся.
-- Так может, их ограбил кто?
Подкова насмешливо дернула головой:
-- Счас же. Ни один в здравом уме...
-- Так может, в нездравом?
-- Боря... -- в голосе без пяти минут майора прозвучали сердитые нотки. -- Не выдумывай. И отстань. Выходной у меня. Я там вообще ходить не люблю.
-- Почему? -- нелепо спросил Хованский.
-- А потому. Группа все осмотрела и уехала, а меня жмура сторожить оставили.
-- Днем?
-- Ну и что, -- она пожала плечами. Мила так пожимала плечами, что у Бориса горло схватывало от нежности. -- Труповозка не едет и не едет. Два часа -- а все не едет. Бомж под покрывалом лежит. Прохожие его обходят, хоть бы кто остановился, спросил, что такое. А в крапиве...
Мила решительно потянула Бориса назад: похоже, в его присутствии она не трусила. Они подошли к дому -- первому, если считать от Советской. Дом делился на две половины. В одной, судя по аккуратному огороду за проволочной сеткой, белью на веревке и тюлю на окнах, кто-то жил. Во второй как раз и происходили убийства. Или внезапные смерти -- раз уж эксперты их, как убийства, не квалифицировали. Окна в этой половине были заложены фанерой и картоном, дверь забита, зато торцовая стена наполовину отсутствовала. Как и забор вокруг. Кто-то заложил дыру сухой здоровенной веткой, точно надеясь подобным образом оборвать приход несанкционированных жильцов. Зря старался! Еще вокруг дыры имелись изрядные заросли бурьяна и желтеющей крапивы. Заросли были помяты и потоптаны, но все равно внушали уважение. А из дыры воняло. И потому Борис заглядывать туда не стал.
-- Вот тут покойник лежит, -- повествовала Мила, удивительно ловко бегая на своих каблуках по пересеченной местности, -- тут я стою. А тут...
Она передернула плечами, и Борис потянул, наконец, с себя куртку. Но так и держал в руках. Собирался с духом. Странно! Вроде с клиентами не стесняется разговаривать.
-- А тут -- шуршит, -- торжествующе докончила Мила.

Милиционеры докурили, погрузились в желто-синий "газик" и отъехали. Никто ходить и разглядывать место не мешал. Борис тихо этому радовался. И тому, что тепло. И что выходной, и можно не торопиться. И что Мила с ним.
-- Кот?
-- Я вся потом облилась. Та-ак противно шуршало. И ни живого духа вокруг.
-- А прохожие?
Она фыркнула.
Борис снова заглянул в дыру:
-- А может, тут аномалия?
-- Ха, -- Мила показала блестящие зубы. -- Мы когда место осматривали, там как раз котище сидел.
Хованский, ярый поклонник газет "Строго секретно" и "Аномальная зона", хотел объяснить подруге, что как раз коты-то обожают эти самые зоны. Но не стал. Мила была невероятно красивой, но сугубо рациональной женщиной.
-- Они от сердечного приступа умерли?
-- Ну...
-- Может, их напугал кто?
-- Кто?
-- Злые соседи.
Она рассмеялась. Она смеялась так красиво, что Борис с трудом сдержался, чтобы Милу не обнять. И красная кофточка, и кожаная юбка ей удивительно шли.
-- Мы проверили. Там бабка с дедкой живут, божьи одуванчики. Хотя недовольства не скрывают. Ведь маргиналы и пожар устроить могут. Они даже попа звали дом освятить.
-- Освятил?
Подкова кивнула.
-- А как его звали?
-- Отец Никодим. Он в Касьяновской церкви служит, в Залинейном, -- не стала таиться подруга. -- Но толку чуть.
Борис, старательно поглядывая под ноги, чтобы не вляпаться в отходы жизнедеятельности граждан, осмотрел заросли. Там не бегали стада злобных мышек, способных довести незваного гостя до инфаркта. На чердаке, по словам Милы, не гнездились коварные неясыти. Старик со старухой не выдыхали через трубочку в развалины отравляющий газ. И яд бомжам в кофе не подливали. И даже в паленую водку. Хотя, скажем, Борис это тоже знал, растительные яды не определяются.
-- А может, здесь ртуть разлита? Или радиация?
-- Баба с дедом в этом доме пятьдесят лет живут. И живы. Все, пошли.
И они пошли. И гуляли до вечера. Но загадка не оставляла Бориса в покое.
-- Мила, -- спросил он в перерывах между поцелуями у подъезда -- как подростки, прямо. Но что делать, если жилплощади нет? -- Ты как, сильно покойников боишься?
-- Кто? Я?! -- Подкова покрутила у виска пальцем с малиновым лаком на безупречном ногте.
И Хованский решил, что купит этот дом. Однозначно.

-- Я риэлтер.
-- Кто? -- худосочная старушка в темном платке, узлом завязанном на лбу, удивилась так, что бросила свои сорняки. Разогнулась, отставила тяпку на длинной ручке и заорала:
-- Ваня! Поди сюда!
Вышел дедушка с рыболовной сеткой и челноком в руках: очевидно, чинил или плел новую. Запнулся о свисающую с челнока нить, скривил губы: не ругаться же при госте.
-- Тут пришли... -- сообщила бабушка, прячась за свою мотыгу.
Борис представился. Старики согласно покивали. Хованский сказал, что хочет купить соседние полдома. Дед с бабкой переглянулись и закивали опять.
-- Так, значит, риэлтер -- это по нечистой силе специалист, так будет? -- подмигнула бабка, переставая тянуться к тяпке при каждом движении гостя.
Борис сверкнул самой профессиональной из своих улыбок:
-- Я торгую недвижимостью. Покупаю и продаю дома. Помогаю с оформлением документов. Вот! -- Хованский протянул несколько визиток.
Дедушка осторожно взял маленький белый прямоугольник коричневой морщинистой рукой, повертел. Борис уже думал, что вот-вот на свет появятся очки с непременной сломанной дужкой, но дед Иван прекрасно видел и без них.
-- Это ты, сынок, с моим шурином в одном здании сидишь, таможенник он, вишь. Адрес я этот знаю... -- удовлетворенно пробормотал старик. -- Ну, так ты садись вон туда, под яблоню, а то в доме у меня сеть расстелена, запутаешься, грохнешься и костюм попортишь... -- дед Иван легонько подтолкнул гостя к скамье, а потом махнул рукой бабушке.
-- Может, не надо? -- попробовал сопротивляться Борис.
-- Да на сухую не расскажешь! -- возразил Иван. -- А и расскажу, так ты же не поверишь... Шурин вон не поверил. Так ить у него служба такая.
На рассохшемся столе возникла маленькая пузатая бутылочка с молоком; затем такая же игрушечная тарелочка с колбасой и двумя кусками хлеба. Бабка присела на табурет напротив.
-- Крашеный! -- спохватился дед; старушка только рукой махнула:
-- Завчера красил, должно уже высохнуть... Ты давай сначала, вишь, от прежних хозяев говори... А вы пейте, не стесняйтеся...
Дед уже наливал странного вида молоко в небольшие стаканчики. Только поднеся свою посудину ко рту, Хованский разобрал, что в ней -- белый самогон. Но отступать было поздно. "В следующий раз сразу скажу, что язвенник", -- отстраненно подумал риэлтер, пока самогон добирался до желудка. -- "Жаль, машины нет... Сказал бы -- за рулем, и все дела..."
Тут в желудке взорвалась мягкая бомба, и на несколько секунд Борис выпал из реальности. Историю того, как соседи купили дом и почему выехали, он благополучно прохлопал. Тем более что случилось это лет двадцать назад. К смерти бомжей это вряд ли имело отношение. Разве что мумия любимого кота взялась мстить за поруганное гнездо. "Сводить Милу на "Мумию", в кинотеатре Калинина по вечерам идет?" -- но тут старик перешел к тому, чего Борис еще не знал, и посторонние мысли сами собой улетучились.
-- ...Так верно тебе говорю! Один только и выжил из этих несчастных колдырей! -- заявил старик, как будто сам только что не вломил три по пятьдесят. -- Колдырь, -- пояснил дедушка, лениво нюхая колбасу, -- это такой в дупель спившийся алкаш. А дупель -- это...
-- Ты давай не отвлекайся, старый! -- подтолкнула сюжет бабка -- Ты давай про то, как попа вызывали. А дупель твой ему, как жо...е дверцы! Ить человек собрался дом покупать, так пусть потом не говорит, что не предупредили мы его!
-- Ну да... -- Иван согласно покивал головой и привычно опрокинул в рот четвертую -- совершенно пустую -- стопку. Удивился:
-- Маленькая была бутылка... О чем это мы? Ага, священник... Отец Николай...
-- Никодим! -- поправила старушка. -- Из мужского монастыря...
-- А ты и рада! -- фыркнул дед. -- Ни одного мужика не пропустишь!
-- Так что отец Никодим? -- напомнил о себе Хованский.
-- А ничего! -- победоносно задрал голову дед. -- Побегал тут, кадилом в крыжовнике запутался... Пять уев взял... Ну, песни его мальчики тут попели, трое было их.
-- И не кадило у него было, а кропильница! -- поправила сурово старушка.
-- А разница! -- дед махнул невидимой шашкой, согнав с остатков колбасы осу. -- Ить, сказал, ничего-де нетути, и все то суеверия... А назавтра опять колдырь дохлый! Ить сами боимся-то, вона старуха всю стену образами завесила!.. А главное, Бориска, главное-то... -- дед доверительно наклонился через стол:
-- Тишина! Ни криков там или стонов. Милиция же про это все-все выспрашивала! И шума драки не слыхали-де; и от старости мы-де оглохшие, или там спим как сурки... Да какой же тут сон! -- подскочил дед Иван, ткнулся головой в низко нависшую ветку, не заметил этого и сел обратно.
-- А этого... уцелевшего... найти как можно?
Бабуля покивала одобрительно:
-- Основательный ты, внучек, и хорошо это... Найди, он возле "Копилки" завсегда лежит. Там ему кто рубль бросит, а магазин дешевый -- тем и живет. И узнай у него все подробности. За стаканчик он тебе все расскажет...
Дед Иван обиделся:
-- Дрянь магазин! Ить наклонился товар посмотреть, так пристали, что я чегой-то взял взапазуху! А витрина-то была с прокладками вобще! Это я, значит, артиллерист в третьем поколении, буду у них тамперсы красть!
-- Иди, старый, поспи... -- бабушка ласково толкнула "артиллериста" в сторону дома. -- Я сама гостя провожу... Ты уж, внучек, не обижайся. Он у меня двадцать лет на сверхсрочной оттоптал.
"Соседи хорошие, -- подумал риэлтер. -- И участок почти в самом центре... А что у нас шеф все время говорит? "У недвижимости есть три ключевых качества. Во-первых, расположение. Во-вторых, расположение. И в третьих, тоже расположение". Дом старый и полуразрушенный -- можно взять пусть не совсем за копейки, но может, даже, без кредита обойдусь. А Мила-то как будет рада: свой дом, и троллейбус в двух шагах".
Гостеприимная бабка закрыла за ним калитку и незаметно перекрестила вслед.

Бомж был правильный. То есть классический. И одежда -- крепкая, но замызганная, и ботинки -- держатся, но растоптаны и перекошены. И небритая рожа. А вонь Борис почуял метров с пяти.
Бомж располагался на двух картонках, и по тому, как далеко его обходили люди, можно было судить, кто из них страдает насморком. Борис насморком не страдал. К сожалению.
Элегантно прикрыв платком лицо, он остановился напротив. Как разговаривать с бомжами, он не слишком представлял. Ничего не придумав, начал с банального:
-- Привет.
Бомж кивнул и что-то неразборчиво пробурчал.
-- Выпить хочешь?
-- А есть?
-- Чего есть? -- удивился Борис.
-- Выпить есть? -- совершенно человеческим голосом отозвался бомж. Вонь усилилась. Было похоже, что с утра мужик уже успел принять на грудь. Ну, и не мылся с лета этак 1903 от рождества Христова.
Риэлтер вздохнул. Пощелкав цифровым замком дипломата, извлек из кожаного нутра бутылку "Гвардейской".
-- О, беленькая! -- обрадовался бомж. -- Меня Вася звать. А тебя?
Борис захлопал ресницами и живо вспомнил ритуал представления, принятый в их конторе. И опять прижал платок к лицу.
-- Ты чо, больной? -- удивился бомж, откуда-то из-под себя вытаскивая стакан. Тоже классический -- граненую "двухсотпятидесятку". Борис представил, как Василий должен трястись над этим своим имуществом, и ему поплохело. Был человек, жил человек, а тут... стакан напоминает о доме...
-- Наливай. Чего тормозишь? Сырок счас возьмем. Давай рубля.
-- Потом, -- сказал Борис. -- Мне с тобой поговорить надо.
Бомж выпил, нюхнул рукав и поднял на риэлтера водянистые глаза:
-- Что, опять интервью про платные сортиры?
Хованский мягко опустился на ступеньку, забыв про неприятный запах. Поддержал рукою челюсть.
-- Ты... вы в этом доме... ночевали?
Бомж вздрогнул: стало ясно, что уточнять, в каком доме, не придется.
-- Ну тя... в жо... с такими шутками. Я оттуда чуть живой вылез. Думал, пить брошу.
-- Рассказывай, -- сказал Борис.
Бомж хряпнул второй стакан. С тоской взглянул на допросчика, вытер стакан изнутри полою куртки. И протянул Борису.
-- Ты прими. На трезвую голову не поверишь.
Риэлтер махнул рукой:
-- Говори. Там посмотрим.
Вася посмотрел стакан на свет, налил на два пальца водки, но пить не стал.
-- Ну, это, блин... -- он тяжело вздохнул. -- Короче, вечером заснул, а потом увидел. Сон, что ли... -- он почесал себя под мышкой. -- Быта стоят около меня эти, лохматые, маленькие такие, и лопочут. Сначала между собой, и все соседей каких-то поминали. Братков, что ли... -- бомж левой рукой почесал голову, а правой заросший подбородок. -- А потом мне говорят: "Хочешь в своем доме жить?" Я им: "Не, в домовину не хочу!" Заорал -- и проснулся. И хорошо, что сбежал. А то Лизка там померла, и Снусмумрик, и еще один.
Он судорожно выхлебнул стакан. Потряс бутылкой:
-- Будешь? Нет?
Борис поднялся:
-- Язва у меня. Оттого и платок.
Бомж стал наливаться кровью:
-- Мужик, не гони. Я тебе -- как на духу. А...
Вдогонку еще долго слышалась отборная и витиеватая матерщина.

А вот священник оказался модерновый. Судя по иномарке у ворот монастыря. Хотя, теперь весь клир на иномарках рассекает. Борис прошел в ворота, не снимая шапки и не крестясь. Нищие с обочин зыркнули возмущенно. Еще чуть-чуть гнева во взгляды -- и пахать бы Хованскому носом асфальт.
Прямо перед воротами возвышалась церковь святого Касьяна-великомученика. Но подойти к ней Борису не пришлось: на паперти вольготно расположилась странная металлическая каракатица. Возле нее несколько монахов в черных подрясниках молча и, как показалось Борису, неодобрительно слушали низкого седого прораба. Тот горячился, размахивал руками и доказывал, что его подкупольная конструкция, несмотря на свою металлическую природу, будет прогибаться не больше, чем бетонная. Притом, что она намного легче последней, не нуждается в сложной опалубке, собрать ее можно прямо здесь -- где лежит. Здесь же можно нанести черновую штукатурку. А потом весь блок поставить краном, и займет все часов восемь. Что ответили монахи, Борис не расслышал.
Справившись, где можно найти отца Никодима, он услышал от крайнего монаха:
-- Я вас слушаю.
-- У меня вопрос по поводу дома N3 по улице 8-й Иногородней, -- начал Борис.
Отец Никодим внимал.
-- Скажите. Вы ведь его освящали?
-- Не весь, чадо, -- пробасил тот, хотя был на вид не старше риэлтера, -- только жилую половину.
-- А нежилую?
-- А там страшного не оказалось, -- пожал плечами батюшка. Борис настолько не ожидал подобного ответа, что совершенно по-детски растерялся.
-- А что оказалось?
Отец Никодим хмыкнул:
-- Ничего. Треп и суета. А зачем вам?
-- Я риэлтер, -- пробормотал Борис. -- Вот сомневаюсь, покупать ли эту половину. Нежилую.
Отец Никодим слегка удивился:
-- Хотите, чтобы я ее освятил такоже?
Хованский смутился.
-- Не сейчас.
Он поспешно поблагодарил, попрощался и пошел обратно через те же ворота, мимо тех же нищих, а в спину ему летел возбужденный голос прораба, продолжающего на чем свет стоит костерить бетонный подкупольник. Борис подумал даже, что не худо бы с этим прорабом познакомиться и спросить у него совета по ремонту, если он все же будет дом покупать. Но мысль мелькнула и пропала.

Мобильник заверещал сразу, едва Борис вышел на улицу. Звонил Петрович. Давний Борисов знакомый -- Хованский удачно выбрал для него квартиру -- риэлтеру симпатизировал и иногда помогал. Помощь Петровича была тем более важна, что работал он в горисполкоме и мог, не нарушая никаких правил, заглянуть в земельный кадастр. Еще до начала своих детективных изысканий Хованский просил Петровича выяснить, на кого записан участок и эти загадочные полдома.
Петрович узнал.
Последний владелец дома уехал в Россию чуть ли не двадцать лет назад -- то ли на заработки, то ли сбежал от радиации. Через несколько лет он был объявлен пропавшим без вести, а его дом перешел на государственный баланс. Однако государство с дома большой прибыли не получило, а возиться со старьем тоже было невыгодно. Одно время планировали всю 8-ую Иногороднюю снести и взрастить на расчистке несколько панельных девятиэтажек. Но тут грянула перестройка, и проект нового микрорайона был сперва отложен, а там и вовсе отменен. Многочисленные фирмы, несмотря на выгодное расположение здания, им также не интересовались: слишком непрезентабельно для офиса; рядом, опять же, люди живут, могут нажаловаться на шум и так далее...
Короче, исполком был бы рад отделаться от сомнительной собственности. В особенности за живые деньги. И даже совсем небольшие.
-- Так оформлять?? Оформлять?? -- надрывался Петрович в трубку так, что на Бориса оборачивались прохожие.
-- Оформляй! -- рыкнул в ответ Хованский. Попрощался и отключился.
Путь его лежал в районное УВД, к Миле.
Но там Борису не повезло.
-- Опять непрофессионалы под колеса лезут!!! -- зарычала госпожа без пяти минут майор.
Хованский помялся и открыл, было, рот. Но Мила не позволила ему и пикнуть:
-- Детективов начитался, заинька? На живца?! Я же говорила, что все мужики -- козлы!..
-- Почему козлы? -- обиделся Борис.
-- Потому что на козленков в Африке крокодилов ловят, -- фыркнула Мила, успокаиваясь. -- В общем, так, -- деловито распорядилась она -- Оставляй это нам, и не суйся поперек паровоза...
Борис хмуро кивнул.
-- Не на козленков, а на козлят, -- машинально поправил он. Уклонился от дежурного поцелуя и выскочил в коридор. Профессионалы там или нет, а клубок с самого начала распутывал он сам, и сходить с дистанции за два шага до финиша ни в коем случае не собирался. А мысль о ловле крокодила на живца Борису неожиданно понравилась. У козленка в Африке нет надежных товарищей, которые в трудную минуту могут любому крокодилу оторвать хвост. По самую, как говорится, шею. А у Хованского товарищи были.
За несколько лет плавания в торговле недвижимостью риэлтер завел нескольких по-настоящему надежных друзей, вместе с которыми не побоялся бы пойти не то что на крокодила в Африке, а даже и на загадочных братков -- будь они там лысые, или мохнатые, вроде тех, что поминал бомж Вася.
Вот этим-то друзьям Борис и принялся названивать прямо из скверика перед милицией. Чтобы не терять времени.
Свидание он назначил перед загадочным домом в шесть вечера. Сам Хованский оказался на месте будущего сафари получасом ранее. Расчистил относительно широкий проход в дом. Потом наломал из веток метлу и смел мусор с остатков пола. Завершив приготовления к романтическому мальчишнику на свежем воздухе, Борис даже смог в свое удовольствие погреться на треснутой деревянной лавочке перед уже почти своей половиной дома. Старый рюкзак со спальником, термосом, едой и полиэтиленовой пленкой стоял у правой ноги риэлтера. Мощный фонарь Борис покачивал в руке. Брать оружие казалось глупым; не брать было все-таки боязно. Хованский ограничился тяжелым буржуйским фонарем для телохранителей, который, в крайнем случае, мог сойти за дубинку. Надеялся Борис больше на свою компанию, которая уж всяко была покрепче бомжей.

Друзья не подвели.
Первым из полированного "Пежо" выкатился Шурик. Машина у него была круглая, и сам он весь был круглый и чрезвычайно хозяйственный. Как заправский хомяк из защечных мешков, Шурик потащил из машины сумку с едой, ящик пива, большой толстый ковер из пенки и свернутое надувное кресло, насмешившее Хованского почти до слез. Затолкав груз в проход, Шурик принялся возиться в саду, пыхтеть и громко ломать ветки для костра. За этими звуками мотоцикл Родика подкатился почти бесшумно. Хорошо зная привычки друзей, байкер не взял с собой почти ничего. Куртка у него была такая толстая, что на ней можно было спать; а к ночевкам под звездами он привык.
Под курткой Родион носил жилет "мечта водопроводчика", из неисчислимых карманов которого торчали шоколадки. А на ремне через плечо болтался термос с кофе. Двигался байкер быстро, и термос летал вокруг него черным терьером, только что не лаял.
Марис тоже прибыл минута в минуту. Он вообще никогда никуда не опаздывал, всегда был элегантен и даже на рассохшихся досках среди развалин располагался с истинно прибалтийским достоинством. Каждый взгляд на него напоминал Хованскому Орландо Блума из "Властелина Колец".

Веселье было уже в самом разгаре, и дрова в костер собирали по третьему разу, и невесть уже в который раз, заставляя Мариса мило краснеть, вопили могучим хором: "Кто обидит Леголаса -- тот останется без глаза", -- когда из сгущающегося вечернего сумрака соткался Сергей. Распахнутая серая куртка, застегнутая не на ту пуговицу рубашка, изжеванные джинсы... Казалось, он присел на минуту и вот-вот побежит дальше... Жестом матроса Железняка Сергей выхватил из глубин куртки белые гранаты: датскую водку, которую по большому блату возили ему знакомые летчики. И тут же затеял с Марисом жутко специфичный спор о компьютерах. Родион осветил их фонарем и сделал несколько фотографий.
-- "Принц и нищий" будет называться, -- удовлетворенно подмигнул он Хованскому.
-- Ага... -- обрадовано отозвался тот. Про фотоаппарат стоило бы подумать и ему: если вдруг чего удастся заснять, вот и доказательства. Хотя, черт его знает, вроде фото за улики не считаются...
-- Так вот, джентльмены! -- Борис посмотрел сквозь бутылку на костер. -- По поводу проблемы, что я просил вас помочь...
Несколько заплетающимся языком он изложил суть, добавив вольную импровизацию об Африке, козлятах, пропавших у бомжей продуктах и Милке Подкове.
Компания из всего вышесказанного поняла лишь то, что Хованский собрался жениться, и дружно чокнулась пивными бутылками. Пришлось повторить спич снова. Только тут до самых умных дошло, что это не тост. И что им предстоит заманивать едой и пивом и ловить на живца неизвестно что. Каких-то волосатых братков-соседей.
Марис красиво пожал плечами.
Сергей сосчитал на пальцах:
-- Скины... Не, они лысые... Гопники тоже... Хиппи, толкинисты, неферы и панки -- подходят. Но хиппари и толкинисты вроде ничего... Панки, получается?
Родион мотнул нечесаной гривой:
-- Где панки, там шум... Даже шухер. А тут, он говорит, все тихо было...
Шурик, почесав пухлую щеку, раздумчиво добавил:
-- А главное, я этого прикола с домом не понял: что значит "пойдем с нами, будешь в своем доме жить?"
Хованский княжеским жестом опустил свою бутылку:
-- Вот сразу все и выясним. Вы рассасывайтесь по периметру, а я ночую внутри. Потому как это мой дом.
-- "Я -- сэр Симон... Это мой замок..." -- ехидно протянул Сергей, но спорить не стал. Похоже, и его зацепило.
-- Мы не рокеры, не панки, мы фанаты "Калыханки", -- хмыкнул Родион. -- ОК, где мне ждать утра?
-- Можешь окапываться под любой яблоней, -- щедро разрешил Шурик. -- Лопата в багажнике, -- и подкинул в пухлых пальцах ключи. -- А я, как самый умный, останусь в резерве.
-- Это где? -- поинтересовался Марис.
-- В машине.
-- Подумаешь, засадный полк... Ты хоть соседей предупредил, Хитрый Чингачгук?
-- Предупредил, -- ответил Хованский Родиону. -- А то б уже милицию вызвали. Место такое... С репутацией. Так, все, исчезли. А я пока продукты разложу.
Сергей хлопнул риэлтера по плечу:
-- Не боись, не выдадим.

Борис умостился на Шуриковом надувном кресле. Укрылся спальником, наблюдая, как растворяется в темноте оцепление, как искры над костром прожигают сухие яблоневые листья и уносятся в сентябрьское небо...
Кто-то зашуршал бурьяном у порога, заставив Хованского вздрогнуть. Но не показался.
"Наверное, Марису на пенке лежать неудобно", -- сонно подумал Борис. -- Или это кот?..
И задремал.
Сквозь сон слышалось все то же шуршание. Потом прибавился тихий-тихий звон: шевелилась шоколадная фольга. Звякнула бутылка с пивом.
-- Бомжи нас шоколадками не кормили... -- мяукнули неподалеку. Борис подумал, что это тот самый кот, напугавший Милу. И теперь снится ему. И разговаривает. "Едят ли мышки кошек? Пьют ли кошки пиво?"... Шоколад едят, раз на бомжей обижаются.
-- Богатый...
-- Какой богатый, когда бездомный! -- возразил второй кот.
-- Я не бездомный, я этот дом покупаю! -- без всякого удивления Борис понял, что это он сам сказал.
-- Нельзя покупать! Нельзя! Нельзя!! -- перепугались коты. -- Где мы будем новых суседок брать? А батянушек? А доможилов?!..
-- Уйди, уйди отсюда!..
-- А вот я ему на грудь лягу, -- голосом Петровича из горисполкома рявкнул самый главный. Что-то, словно большая диванная подушка, плюхнулось Борису на грудь. Он попытался втянуть в себя воздух, замахал руками и заорал, широко распахивая глаза.
Какие-то темные, мохнатые существа бросились от него врассыпную, прячась в бурьяне, в щелях пола и стене. И только одно билось, запутавшись в сброшенном Хованским спальнике. Теперь уже риэлтер грудью шлепнулся сверху, вопя:
-- Поймал! Сюда!!..
"Кот" под ним трепыхался и голосил весьма членораздельным матом.
-- Что? Куда? Где?! -- друзья, сталкиваясь лбами и путаясь конечностями, ввалились в помещение.
-- Поймал! -- гордо сообщил с пола Хованский.
-- Отпусти! Хуже будет! -- глухо неслось из-под спальника.
Борис шлепнул по спальнику ладонью.
-- Я выйду. Подержите его, ребята. Без меня не заглядывать!
-- Я с тобой! -- Шурик грозно взмахнул фонарем-дубинкой. Хомяк был прав. Одного злодея они поймали, зато другие разбежались и, возможно, подстерегали сейчас в темноте. Но ничего плохого не случилось.
Охотники кольцом расселись вокруг спальника, наставив на него фонари, электрошокер и газовый баллончик. Шурик стерег тылы, свет мощного фонаря метался по бурьяну и крапиве, как луч прожектора в поисках вражеской авиации.
-- Выходи, мужик... -- осторожно постучал костяшками об пол Борис. -- Сдавайся... Поговорить надо...
Было смешно и страшно одновременно. Сергей закатывал глаза и крутил пальцем у виска. Родион осторожно вращал фокусное кольцо объектива.
-- Вас там сколько? -- отозвался спальник.
-- Уши тебе надрать хватит.
-- А меня нет дома!
Под спальником захихикали.
-- Выходи, пока люди культурно просят.
-- А нам показываться при всех не положено.
-- А людей пачками класть, значит, положено?! -- огрызнулся Родион. -- И чужое пиво жрать?
Хованский оглянулся: остатки пива и еда, разложенные в качестве приманки, волшебным образом исчезли. Собственно, как он и предполагал. На большом листе фольги сиротливо темнел последний шоколадный квадратик.
-- А чего? -- заныл сидящий в спальнике, хитро обходя вопрос о пиве. -- Они сами так решили... Они бездомные, а в каждом жилье домовой нужен. У нас безработных и бездомных нет! Квартир вона понастроено, нас на всех не хватает...
-- Так ты кто? -- спросил Хованский отчего-то шепотом.
-- А ты не понял? Я -- домовой.
Хованскому очень захотелось сунуть голову под холодный душ.
"Домовых не бывает! -- надрывался в нем здравый смысл. -- Ни при каких обстоятельствах..." Риэлтер очень ясно вспомнил, как однажды Петрович раскрыл ему один важный горисполкомовский секрет. И потом, глядя прямо в глаза, несколько раз повторял: "Запомни, ничего этого не было! Ты просто напился коньяку, и все это сам придумал! Понял?" Но оно было; и секрет этот принес Хованскому сразу несколько выгодных сделок.
-- Домовой ты или не домовой, -- изрек Хомяк, -- а ответишь по всей строгости закона.
-- А куда вы бомжовские бутылки девали? -- поинтересовался Родик.
-- Сдавали, -- пискнули в спальнике. -- Отпустите ребята, а?
-- Ты еще скажи "я больше не буду".
-- Я больше не буду!
Хованский рухнул на пол от хохота. В голове не укладывалось, как это пять взрослых деловых мужчин, выпив не так чтобы очень уж много пива, на полном серьезе разговаривают с домовым. Объясняя всю глубину его морального падения. А разум голосом Петровича продолжал долдонить: "Этого нет! Ты просто высадил чертову тучу "будвайзера" и все это сам придумал... Понял?" Хованский отмахнулся.
-- Так вы что, типа, на работу устраиваете?.. -- хмыкнул Сергей. -- С предоставлением общежития?
-- Ага! И с обучением.
-- И за границей?
Спальник отчаянно задергался: это следовало понимать, как привязанность к родной стране.
Получалось, что все покойные бомжи теперь замечательно устроены: у каждого есть собственный дом. Правда, первые несколько столетий за новыми домовыми нужен глаз да глаз: пока еще обучатся правильно хозяйство вести! Гривы лошадиные плести уже не надо, так ведь и машину хорошо вымыть -- искусство не последнее. И вообще, все, кто тут ночевал, сами согласились в доможилы перейти... Добровольно. А единственного несогласного отпустили с миром.
Хованский потер гудящую голову:
-- Слушай, мужик. А самому тебе это зачем? Ну, биржа труда твоя...
Под спальником повозились и замерли.
-- Сознавайся! -- стукнул по половицам Борис. -- А то хуже будет.
И тут пленник заплакал.

Домовой плакал долго и упоенно, выбравшись из-под спальника, забыв, что должен прятаться, и слезы, блестя в свете фонарей, растекались по мохнатой физиономии. Неухоженный, никому не нужный, одинокий в заброшенном доме, соседушка исходил вселенской тоской. Примерно так гадостно Борис себя ощущал, когда рыдала Мила: хотелось ее утешать, водить в ресторан и кормить шоколадом.
Марис протянул домовому безукоризненный носовой платок.
-- И никто меня не пои-ил... И никто не корми-ил... Батянушка я разнесчастный...
-- Слышь, мужик, -- сощурился Сергей, -- мы уже поняли. Ты на жалость не дави.
Мохнатый обиженно фыркнул, проскользнул у охотников между ногами и скрылся в стене. Оттуда донесся издевательский, хотя и несколько неуверенный хохот.
-- Поняли, ребята? Нет, вы поняли?! -- размахивал короткопалыми ручками Шурик. -- Они бомжей в статус домовых переводили, а сами забирали их имущество.
-- И сколько того имущества...
-- Не скажи! Один мужик за сданные бутылки себе "вольво" купил.
-- С троих бомжей и на "запор" не хватит, -- глубоко вздохнул Борис и предложил идти досыпать.
Уже проваливаясь в сон, он думал, что ловушка сработала, уголовное дело можно закрывать, и как расскажет все Миле. Или нет... Мила замечательная, нежная, умная, но не поймет. И еще Хованский рассуждал, какую сделку принесет ему этот секрет. Он вспомнил, как год назад какой-то чудак искал дом непременно с привидением. За любые деньги... Заняться чем-то таким, что ли? Мысль сумасшедшая. Но не больше, чем разгадка тайны почти его дома.
Хованский встал, доплелся до стены и постучал в то место, где укрылся домовой:
-- Мужик, вылезай! Есть дело.

Молодетц Боря, не упустил счастья своего.
Не, интересный рассказик. Скажу прямо - держит.

Цитата :

А вот священник оказался модерновый. Судя по иномарке у ворот монастыря

А как Хованский понял, что это Никодима авто?

Темный пишет:

А вот священник оказался модерновый. Судя по иномарке у ворот монастыря
А как Хованский понял, что это Никодима авто?

Э... допер? Монахам, вроде, иномарки не положены?

Цитата :

-- Отец Никодим. Он в Касьяновской церкви служит, в Залинейном, -

Цитата :

Справившись, где можно найти отца Никодима, он услышал от крайнего монаха: -- Я вас слушаю.

В мужском монастыре этих монахов (иноков), обычно штук несколько. И все Отцы. Еще есть послушники - которые монашество не приняли, а еще настоятель, ака игумен. Вот он обычно на иномарке рассекает. Но в тексте не указано, что Никодим игумен, потому складывается ощущение, что он рядовой священник.

Думаешь, у нас рядовые не рассекают? У нас все рассекают, и только бабушки пешком в монастырь хлеб носят. А этот не монах, а батюшка, он тудыть просто затесался. Их по униформе простой риэлтор не отличит.
Уфф, как с этой иерархией все сложно...

Вот потому меня и смущает, как Хованский навскидку определил, что авто именно Никодимово. :

Ну, не знаю. Иномарка у церкви или епархии -- значит, поп. А уж ранг попа -- второй вопрос. Шапочки у них разные.

Брррррррр, совсем ты меня запутала.
Смотри - подходит Хованский к церкви и видит машину. Думает, что она церковная, грубо говоря. То бишь, кого- то из попов. Но поскольку попов в этой церкви несколько (игумен плюс энное количество отцов-иноков), то как он узнал, какому конкретно попу она принадлежит?

Не знаю я! Смотри, я вижу иномарку у монастыря, снаружи стоит, не в гараже. Мысль сразу: кто-то приехал. Особенно, если она мордой к монастырю. А вот если попой -- сча уедет. Да и местную тачку подадут к подъезду (внутри стен) в момент выхода твоего этого игумена, если он, конечно, не забыл чего и не вернулся на минутку, что сумнительно. А снаружи останется стоять только заехавшая временно. Вот потому и подумал на Никодима, как личность, которая по вызовам шастает. Фу-у. Вот объясняй тебе, что такое интуиция. Будто не имеешь ты, Темный, внезапных озарений.

Хотя в чем-то ты прав. Я подумаю.