Жанна (та самая)

Жанна



-- Но отчего именно этот день? -- менеджер фирмы (на бэджике значилось "Ирина"), в деловом костюме, туфлях на высоких каблуках и с классической прической была искренна в старании услужить. -- Есть много других прекрасных дней, -- уговаривала она. -- Встреча Клеопатры с Цезарем, к примеру. Или венчание Екатерины Великой на царство. Очень, очень многие это выбирают. Представляете, храм...
Лариса покачала головой.
-- Но к полудню там все закончилось! -- страдала Ирина. -- Или даже раньше. А вы платите за день. Мы не можем возвратить...
-- И не надо.
-- Тогда распишитесь. Здесь... и здесь... -- менеджер, надрывно улыбаясь, подставила распахнутую папку из мягкой кожи, протянула "паркер" с золотым пером. У солидной фирмы солидное лицо. -- Идите за мной.
За полукруглой дверью матового стекла была полутемная комната с кушеткой, стеклянный столик и медсестра. Лариса подумала, что жутко боится уколов, но не отступила.
...Душный воздух мокрой простыней облепил лицо. Попасть из зимы в лето... 31 мая, 1431 год.
Средневековый Руан. Самый обычный, коричневый и серый город. Запахи, лица, звуки... Закружилась голова. Ларису предупреждали, что в первый миг будет так. Потом это пройдет. Главное, прикинуться, что тебя нет, и спокойно насладиться купленным тобою прошлым. Целый день в шкуре, точнее, в разуме исторической личности -- это стоит потраченных денег.
Телега грохотала и подскакивала на колдобинах; заглушая стук подков, визжали колеса, скрипели дощатые борта. Эхо билось между тесными домами, нависали над головою верхние этажи. В пролом улицы било утреннее, но уже горячее солнце. Ветер, срываясь, гремел водостоками, вращал скрипучие флюгера. Ветер доносил запахи свежей выпечки, навоза, дыма. Смазки, ржавчины и железа. Стражник сидел, свесив ноги через грядку деревянного короба повозки, упирался копьем в дно. Его шлем был похож на круглый котелок с широкими полями. Солнце сверкало на шлеме резко, как на реконструкторских фотографиях. Сколько же нужно упорства, чтобы так отполировать железо...
Вдоль улицы выстроились люди. Стояли странно тихо, только запахи витали в воздухе, только ветер шевелил и ерошил волосы и непривычные взгляду одежды. И латники отгораживали повозку от толпы точь-в-точь, как ОМОН на шествиях. И молчали тоже. Тележка плыла, будто в киселе. А потом открылся старый рынок, на котором сегодня никто не торговал. Помост. И высокая поленница. И все та же молчаливая и неподвижная толпа вокруг, отделенная плотной стеной английских копейщиков. Венец судьбы, вместившейся в полторы странички из учебника истории.
Лариса заторопилась. Она знала, что Жанна не испугается, привычная слышать голоса, и даже готовилась представиться одной из тех самых святых, что Орлеанской Деве являлись. А проблемы непонимания и разницы в языках не существует для внутренней речи. "Мы меняемся разумами..." У Саймака это было, кажется? Если бы все так просто... Лариса и Жанна тогда бы слились и продолжали жить в одном теле, вернувшись в 21 век. Экстрим-туристов выдергивают из сознания обреченных в последний момент. Так написано в рекламном проспекте, и проспект не врет. Проблема лишь в том, что назад всегда забирают один единственный разум. И пока никого не перепутали. Но, видимо, никто и не пробовал остаться. Примерить чужую шкуру -- одно, а утонуть в чуждом мире навсегда? "А при Грозном жить не хочешь? Не мечтаешь о чуме Флорентийской и проказе? Хочешь ехать в первом классе, а не в трюме, в полутьме?"
Классик, твою мать! "Времена не выбирают"?! Лариса скинула наваждение неприсутствия: точно вокруг снимают кино, и в любой момент можно уйти с площадки. И ощутила чужие недоумение и страх. Впрочем, с ней, с Ларисой, никак не связанные. Жанну обманули, ей обещали жизнь -- и нарушили обещание. Расцарапать бы главному обвинителю Кошону его гадкую харю! Свинья!
"Жанна, послушай меня", -- позвала Лариса. "Здравствуй. Ты..." -- облегчение и радость. Как гостья и надеялась. "Жанна. Ты веришь в Бога?" "Верую в Отца единого и Вседержителя..." "Хорошо. Он... ну, у него не получается спасти твое тело. А душа... Ты... сейчас отправишься в будущее. Ты не бойся. Ты ведь слышала голоса?" "Раньше, -- подумала Жанна, улыбаясь. -- Я не боюсь. Святая Катерина и святая Маргарита приходили и говорили со мной. И еще архангел Михаил. Подсказывали, что мне делать. И что будет потом. Только их давно..." "Я знаю. Ты сейчас отправишься в будущее..."
Справится, подумала Лариса, и никто ничего не заподозрит. Бывают сколы, когда пришелец уносит домой отпечаток чужой личности. Потому всем туристам полагается пройти реабилитацию, страховка оплачена. Язык Жанна за это время выучит. И кое-какие реалии. Хватит на первое время. А что тело старше на двадцать лет -- в будущем это еще не старость. Дети выросли, от них проблем не будет. Зато жива. Не умрет в неполные девятнадцать. Или двадцать? Зачем я это делаю?!..
"Запомни. Там тебя станут звать Лариса. Ла-ри-са. И не удивляйся ничему".
Все будет хорошо. Подсознание вытянет, темная память сохраняет все прошлое и подскажет, как быть, новому разуму или -- душе?
"А ты?" -- просто спросила Жанна.
Лариса стиснула зубы. Мельком удивилась, что взяла чужое тело под контроль. И задумалась, что хочет доказать своим поступком себе... А рука в латной перчатке уже подана, и под босые ноги легла мостовая... деревянные занозистые ступеньки (щека дернулась от боли). И толстый монах с помоста зачитывает приговор.
Ну когда же они?!..
Мгновенная и непривычная пустота. Возможность почти спокойно додумать (толпа молчит, лишь на ком-то из стражей звякает плохо пригнанный доспех). Возможность раз и навсегда выбрать из двух путей: материального благополучия и престижа -- и чего-то, презираемого общественным подсознанием, хотя и преподанного, как идеал. Того, что в городе, забранном в решетки и железные двери, кажется эфемерным, глупым, годящимся только для романтичных подростков -- если такие еще где-то есть. Того, что рвется из бардовских песен и кажется истинным и нужным лишь до тех пор, пока эти песни звучат.
Палач возится над факелом. Нет у него бензина, бедный... Лариса скривила рот. Цинизм -- оборотная медаль не романтики, а страха. А ведь в будущем совсем такой же мир -- несмотря на компы и мобильники. И эти люди, которые молчат, будут молчать и там, не разбирая разницы между государством и родиной. А Жанна -- лишь забытое знамя, белая орифламма с тремя золотыми лилиями. Не сохранилось ни одного прижизненного ее портрета. Некоторые историки всерьез спорят, а существовала ли Орлеанская Дева вообще. Может, ну их в пень, испортить им легенду, закричав не: "Крест! Дайте мне крест!", а "Зеркало! Дайте зеркало!!" И увидеть. Какая она, Жанна. Есть ли я. "...и все на счастье: даже небо это рюмкой об пол..." Лица у священников на помосте вытянулись. Они завопили, и грубая рука в кожаной перчатке заткнула Ларисе рот. Так просто было принять за заклинание обыкновенный русский язык.


Чьи стихи -- не помню, а пели Никитины.
О. Медведев "Идиотский марш"